Золотая коллекция русского кино Смотрите сегодня: "31 июня"

Георгий Жжёнов. Арест

Впервые в жизни я испытал настоящий страх ночью с 4 на 5 июля 1938 года.

В эту трагическую для меня ночь, возвращаясь домой, я увидел в створе открытой входной двери в мою квартиру дремлющего на сундуке под зеркалом нашего управдома рядышком с моей женой. Когда я, еще ничего не понимая, прикрыл за собой дверь, в поле моего зрения оказались еще двое: красноармеец с винтовкой и командир в форме НКВД. Оба вымокшие до нитки, у обоих под ногами по луже воды: на дворе громыхала гроза. У командира в руке были свернутые трубочкой какие-то бумаги.

Управдом, кивнув на меня, сказал:

- Он.

- Фамилия? - спросил командир.

- Жженов.

- Имя?

- Георгий.

- Отчество?

- Степанович.

- Год рождения?

- 1915-й.

Командир сверил ответы с данными в бумаге.

- Разрешите пройти в комнату. Вот ордер на обыск.

Он протянул мне бумагу, которую все время старался не замочить.

Моя реакция на пережитый страх была совершенно неожиданной: я уснул. Буквально, как только начался обыск, я прилег на кровать и уснул... Вырубился, отключился, как отключаются предохранители в электросети, когда напряжение становится угрожающим и неизбежны замыкание, катастрофа.

Как все-таки удивительно и сложно создан человек!

Проснулся я, когда уже брезжил рассвет. Жена тихонько трогала меня за плечо и говорила: "Вставай, переоденься..." Обыск закончился.

- Подпишите акт, - сказал командир и добавил: - Вам придется поехать с нами.

- А ордер на арест у вас есть? - спросила жена.

- Конечно, а как же! - командир раскрутил трубочку и вытащил еще одну казенную бумагу. - Пожалуйста!

Надо отдать должное: все формальности, связанные с обыском и арестом, были соблюдены. Все шло хорошо, тихо. Казенных бумаг хватало. Все, что следовало подписать, было подписано. Арестант проснулся и молчит - опять-таки хорошо. Вообще все хорошо! Но это уже, как говорится, разговор другой. Важно, что приказ начальства выполнен "как положено". Ночь, слава богу, тоже прошла, уже утро - конец работе, прекрасно! Не придется ехать по следующему адресу.

Перед самым уходом на вопрос жены, надо ли мне что-нибудь взять с собой, командир ответил:

- Зачем? Если не виновен, вернется через несколько дней.

- Нет. Кто к вам попадет, скоро не возвращается, - печально констатировала жена.

Говорить о том, что мы, ленинградцы, не знали о происходящих в городе массовых арестах, не приходится: конечно, знали. И обсуждали. Правда, в сугубо своем, родственном кругу, да и то с опаской, осторожно. В тридцать седьмой - тридцать восьмой годы мало кто кому доверял. Об этом знали, говорили и недоумевали, поражаясь количеству арестов. Но думали как-то умозрительно, как о чем-то происходящем вне нас, вне наших судеб, - поэтому даже в самом страшном сне я и представить не мог, что когда-нибудь меня будут ждать в моей квартире вооруженные люди на предмет ареста. И все-таки это произошло... В ночь с 4 на 5 июля 1938 года случился самый страшный страх в моей жизни. Все последующие страхи, а они были, и не единожды, ни в какое сравнение с этим ночным страхом не шли. Поэтому она, эта ночь, и запомнилась в мельчайших деталях и навсегда.

...Запомнилась скорбная поза нашего дворника, сочувственно наблюдавшего, как меня вели под конвоем к ожидавшей у ворот "эмке"...

...Запомнилась и жуткая вежливость командира, пред-упредительно распахнувшего передо мной дверцу машины...

...Запомнилось и первое теплое, после ненастного июня, чистое, солнечное июльское утро - несчастное утро моей жизни!..

Когда я, заботливо стиснутый конвоирами, сидел в "эмке", идущей последним прощальным маршрутом с Первой линии моего родного Васильевского Острова по набережной самой прекрасной в мире реки Невы, мимо моего детства - Меншиковского дворца, Ленинградского университета, где помещалась 204-я трудовая средняя школа, в которой я учился, и далее, мимо Зоологического музея, Академии наук на Дворцовый мост...

Судьба дала мне возможность попрощаться с бессмертным памятником Рас-стрелли - Зимним дворцом, Эрмитажем, в последний раз вспомнить Лизу из "Пиковой Дамы". Машина прошла мимо Мраморного Дворца к Дому ученых, обогнув Марсово Поле и решетку Летнего сада, выехала на улицу Воинова (б. Шпалерная), пересекла Литейный проспект и остановилась у ничем не примечательных ворот "Большого дома", о котором позже сочинились строчки:

На улице Шпалерной
Стоит волшебный дом:
Войдешь в тот дом ребенком,
А выйдешь - стариком.

По сигналу "эмки" ворота гостеприимно распахнулись и поглотили вместе с машиной все двадцать три весны моей жизни. Такие понятия, как честь, справедливость, совесть, человеческое достоинство и обращение, остались по ту сторону ворот.

В регистрационной книге внутренней тюрьмы НКВД я значился 605-м поступившем в ее лоно в это ясное "урожайное" утро 1938 года.

Георгий Жженов

Библиотека » Георгий Жженов. Я послал тебе чёрную розу...