|
||||||
|
||||||
|
Вместо эпитафии(Александр Сокуров. "Банальная уравниловка смерти", июль 1987) В больничной палате было тихо, но я чувствовал, что никто не спит. Тихо было и за окном, где лежали снежные сугробы. Царствовал жуткий русский мороз в этом 1 986 году... Мой маленький транзистор напряженно искал что-нибудь внятное в языковом шуме эфира... "...В Париже... умер... Андрей Тарковский..." В это мгновение мне показалось, что я могу умереть сам. На следующее утро врач спросил меня, что случилось. Я ему ответил, что умер Тарковский. "Да, но какое отношение это имеет к вам? - спросил тихо врач. - Он был вашим родственником?" - "Нет", - ответил ему я... Я вышел из палаты в темное фойе нашего отделения. Под лестницей я проплакал несколько часов. Точнее: плакал не я, плакало что-то глубоко внутри меня. Из меня текли слезы, сжимало горло. В эти часы я не мог думать ни о чем. Внутри меня все было в таких судорогах, словно надвигалась моральная агония, словно сатана обрушился на меня, исполненный уничтожающей ярости. Чем все это было? Тогда я этого не понимал. Несколько раз я усомнился в правдивости услышанного. Ибо частенько уже доходили слухи о ЕГО СМЕРТИ. Однако никогда раньше не было той - как в ту ночь - интуитивной веры в реальность происшедшего. Но кого я, собственно, оплакивал? Или, точнее: что оплакивал я? ЕГО? ЕГО. Себя самого?!!! Себя самого... Когда меня спрашивают, являюсь ли я его учеником, я отвечаю троекратным нет. Я никогда у него не учился, никогда его не боготворил и не собираюсь продолжать его творческие начинания; потому что в искусстве у каждого свой путь. Тем путем, которым пошел ОН, мог идти лишь ОН один: сам нашел свой лес и там прорубил свою просеку, чтобы идти по своему компасу на СЕВЕР - навстречу своей смерти. И во всем этом нет ничего особенного: каждый в России идет своим путем, во всяком случае те, кто несет в себе ВЕРУ. Все русские в душе - люди, "прорубающие в лесах дороги". Одни добровольно, другие - против своей собственной воли. Каждый из нас продирается сквозь жизнь как сквозь тайгу, принося при этом ужасную жертву. И это происходит даже тогда, когда мы натыкаемся на светлую просеку, полную ягод, солнца и мягкой травы; там мы тотчас теряем голову, становимся мечтательны и отказываемся от ЗЕМЛИ ОБЕТОВАННОЙ, чтобы ринуться на поиски новой чащи, за новыми испытаниями в смертельно опасных лесных зарослях, чтобы никогда не возвратиться туда, где нашему взору открылось соблазнительно простое человеческое счастье. <...> Все эти годы я чувствовал во всем моем существе Тень его существа. Это было истинно по-русски. Те, кто его любили, канонизировали его еще при жизни. И таким образом он жил одновременно в двух измерениях: для одних он был святым и гением, для всех остальных - сумасшедшим.
|
|
||||