Н. Бурляев. "Я смерти не боюсь, я видел свет..". Глава 6

Я лечу, догоняю раскаленный солнечный диск, и снежная степь несется мне навстречу огненным морем, и мне кажется, что я слышу, как колотится у меня в спине, стучит сердце. Ветер обжигает лицо, высекая слезы, и я, словно мальчишка, кричу во все горло: "У-у-ура-а-а!.."

Я спешился, с дедовой саблей в руке опустился на колени, посреди степи, словно перед алтарем, перед белоснежным курганом... Необъяснимые предчувствия вздымались в душе волнами нечеловеческого восторга, ликования, невыразимой печали. Хотелось рыдать и кричать от боли и счастья, а сознание хлестало рифмованными строками:

Свой замысел пускай я не свершу,
Но он велик - и этого довольно;
Мой час настал - час славы иль стыда;
Бессмертен иль забыт я навсегда...

Словно черное солнце, всходит гигантское дуло пистолета, зияет тьмою холодная бездна. Оглушающим громом проносится над туманной Черной речкой выстрел...

- Пушкин убит! Стрелялся с французом! - В один недобрый день этими словами меня встретил Монго.

Никакую утрату в жизни я не переживал так, как эту. Выстрел француза попал и в меня. Я физически ощущал боль Пушкина, впервые плакал об утрате яростно и горько. Его сердце несло непосильную ношу Российской совести. Кто теперь понесет ее? Кто поднимет выпавший из его рук факел творящей свободы и воли? Кому будет впору этот огненный жезл? Кому по плечам этот горящий крест? Второго Пушкина быть не может! Погиб последний сын Русской Вольности!

Я в оцепенении стою перед его окнами на Мойке. На моих глазах их задернули непроницаемым черным крепом - тысячегрудый выдох толпы.

Погиб Поэт! - невольник чести...

Я читал Монго, Мартынову, бабушке и тем, кто случился в это время в нашем доме. Я никого не различал, кричал словно в забытьи, меня сотрясал озноб, я плакал и не стыдился слез боли и ярости.

- Мишынька по молодости и ветрености написал стихи на смерть Пушкина. - Бабушка за столиком в углу сокрушается перед толстым бароном, с испугом смотрит на меня, ее сердце словно предчувствует будущее. - И в конце написал неприлично насчет придворных. И зачем это я на беду свою еще брала Мерзлякова, чтоб учить Мишу литературе: вот до чего он довел его.

- Стихи твои хороши, - Николай подступал ко мне с большой опаской, - только ты напрасно, Мишель, апофеозируя поэта, придал слишком сильное значение его невольному убийце. Как всякий благородный человек, после всего того, что было между ними, он не мог не стреляться.

- Ах да, он, кажется, ваш сослуживец! - ярость моя была неописуема. - Дружок! Русский человек... Душою русский, а не офранцуженный, какую бы обиду Пушкин ему ни сделал, снес бы ее во имя любви своей к славе России и никогда не поднял бы на этого великого представителя всей интеллектуальной России своей руки! Я буду стреляться с твоим французом! А ты, сударь, антипод Пушкина! И я ни за что не отвечаю, ежели ты сию секунду не выйдешь отсюда!

Но Николай стерпел обиду.

- Но ведь он просто бешеный! Прости, я был не прав. Я не понимаю, что происходит...

- А не понимаешь, так слушай меня! Ты будешь моим секундантом. Ты передашь своему дружку мой вызов!

Арестованного Дантеса под конвоем провожают от саней до подъезда. Я не могу пробиться к нему - не пускает жандармский кордон, люди рядом со мною кричат:

- Бульварная сволочь!

- Дрянь!

- Он сказал, что таких версификаторов, каким был Пушкин, в его Париже десятки...

- Дерьмо!

...То и дело всплывал в сознании тот последний бал: спина Пушкина, глядевшего куда-то в пол, на свой туфель... "Троица" в расшитых золотом мундирах... Гордый взлет пушкинской курчавой головы... Две фигуры - он и жена, - покидающие бал... Холодным взглядом провожающие их глаза Бенкендорфа, Клейнмихеля, Нессельроде.

И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

Ночью из Петербурга, заваленного снегом, в сопровождении жандарма выехали сани - тайно увозят гроб, прикрытый рогожей: последний путь Великого Российского Гения выглядел как жалкая, воровская насмешка судьбы.

"Поэта праведную кровь!" - дописала моя рука. Я поставил точку. Задумался. Потом обмакнул перо и решительно, словно бросая вызов своей судьбе и всему свету, открыто, размашисто вывел на белом пространстве бумаги свою подпись: ЛЕРМОНТОВ.

Библиотека » Н. Бурляев. Страницы жизни М.Ю. Лермонтова. Киноповесть