Стево Жигон. "Монолог о театре". Наемник, феминистка и террорист

Трагедия "Отелло" привлекла меня, разумеется, не только желанием проверить свой актерский опыт на Ловриенце. Я ее воспринимаю, прежде всего, как самую трагичную трагедию, которая существует в мировой литературе. Не в жизни. В жизни случаются и более ужасные трагедии. Но они не облечены в такую гениальную поэтическую форму, и из-за этого мы не воспринимаем их как художественные истины, вызывающие боль, но как реальные факты, которые главным образом поражают.

Кроме того, из всех трагедий Шекспира у этой, пожалуй, самая правильная драматическая форма и совершенная драматургическая конструкция. Остальные его трагедии мне кажутся разбросанными, неправильными по своей архитектуре. Между тем "Отелло" по строгости своего построения напоминает лучшие произведения великих композиторов. Кроме того, он к тому же очень актуален. Не нужно большого воображения, чтобы увидеть в Отелло того, кого сейчас называют наемником, спецназовцем, своего рода офицера иностранного легиона, который успешно выполняет задания неких политических или колониальных, гегемонистских, империалистических и, не знаю каких еще, кругов.

Не нужно особого воображения, чтобы в лице Яго разглядеть те разрушительные порывы, которые питают нынешних террористов всех мастей и идеологий. В нем нетрудно распознать члена группы Бадер-Майнхоф, или члена исламской фундаменталистской организации, или члена ИРА, или какой-то другой террористической группы, которую финансируют крупные американские корпорации.

Не нужно также особого воображения, чтобы в Дездемоне узнать молодую женщину, для которой очень важно женскую половину человечества уравнять в правах с мужской. И сейчас еще довольно смело для белой женщины выйти замуж за цветного.

Значит: наемник, террорист и феминистка.

Разве возможно, чтобы еще во времена, когда Отелло служил интересам Венеции, существовали эти три общественных явления, которые так распространены в наше время - время, не знаю какой по счету, технической революции? Разве возможно, чтобы наемник, террорист и феминистка существовали в те стародавние времена?! Возможно ли, что ничего существенно не изменилось в обществе, да и в желаниях мужчин и женщин? Ревность, конечно, вечна, и расизм существовал с тех пор, как существует общественное сознание, всегда существовало и "укрощение строптивых". Между тем наемник, террорист, феминистка - звучит слишком современно! А может, это пророчество гения?

Разумеется, у Отелло есть много характеристик, более интересных, чем просто наемник Венецианской республики. Так и отрицание Дездемоной обычаев своего времени - не самое главное, что привлекает нас в ее трагической судьбе. Но, уж конечно, после группы Бадер-Майнхоф, после палестинских и еврейских, черных и белых, католических и протестантских террористов, после американского и натовского государственного терроризма, после псевдовоенных группировок всех мастей и назначений, после феминистского движения, которое привело к серьезным изменениям в отношениях между мужчиной и женщиной, ни Отелло нельзя больше считать мудрым, благородным и наивным, ни Дездемону представлять невинной голубкой. Как и терроризм Яго, если сравнивать его с терроризмом, выросшим в так называемом "самом успешном", "самом счастливом" и "самом гуманном" христианско-капиталистическом обществе, не может больше убедить нас, что Яго - просто шекспировское воплощение зла.

Больше чем легионерство Отелло и больше чем феминизм Дездемоны в "Отелло" Шекспира меня привлекла тема терроризма Яго. Когда я ставил "Отелло" в Югославском драмтеатре, я не мог знать, что этот терроризм предвещает распад всех межгосударственных отношений и приведет к распаду международной правовой конструкции. Именно этот распад правовой основы международной жизни показывает нам, насколько был оправдан мой интерес к личности Яго. Этот "яговский принцип" лежит в основе господства международного капитала, не важно, легального или теневого, в основе амбиций исламского фундаментализма и неискорененного нацизма, подогреваемый интересами Ватикана и всех остальных кликушествующих сил мафиозного глобального беззакония. Он - доказательство того, что великий поэт - не только великий художник, но и пророк. Все террористы, уничтожая международные нор- мы, снова и снова пытаются создать "новый порядок" их единственной правды и управляемой "демократии". Повторяю, когда я заинтересовался этим, я не мог знать, что Шекспир в образе, характере и судьбе Яго предвидел распад всей системы. Тогда бунт Яго против всего существующего, немилосердное и бескомпромиссное отрицание всего достигнутого человеческим обществом я воспринял как одну из возможных точек зрения. Я рассматривал этот бунт как подтверждение, что ничего нельзя поправить и что единственная возможность - все, буквально все разрушить и уничтожить. В этом контексте Яго мне представлялся близким Гамлету: Гамлет верит, что решение - не в разрушении всего, а в исправлении всего. Яго мне представлялся отрицанием всего, а Гамлет- вечным вдохновением. И мне казалось, что актер, сыгравший Гамлета, должен после него непременно сыграть и Яго, и наоборот.

На Ловриенце я играл Яго проницательным недовольным молодым человеком, которому скучно, который презирает лицемерие "праведника" и хочет развлечься. После того, как я поставил и сыграл "Гамлета" в Югославском драмтеатре, такое видение Яго уже стало невозможным. Если Гамлет виноват в том, что он не хотел "пачкать руки", то Яго не может быть только умником, для которого пачкание рук - смертоносная забава. "Отелло" в Югославском драмтеатре я поставил, желая наверстать упущенное. Как режиссер, я выбрал на роль Яго молодого актера, веря, что его талант и чувство современности сами по себе привнесут некую свежесть, а с моим опытом - и более глубокое проникновение в актуальный смысл предчувствий Шекспира. Потом, когда мне пришлось сыграть вместо этого молодого актера, вероятно, я уже больше не был в состоянии исследовать Яго в этом современном направлении. Как режиссер я ясно себе представлял, посредством чего можно приблизить Яго к современности, но как актер я больше не находил в себе способности это воплотить.

Слишком глубоко во мне жил тот легкомысленный беззаботный Яго под звездами, окруженный вековыми стенами Ловриенца. Яго - лишний человек.

Сейчас, между прочим, Яго представляется нам в еще более экстремистском облике. Не только как определенный характер и не только как актуальное явление, но и как орудие планетарной несправедливости. Для такого Яго необходим совершенно новый спектакль, спектакль, который бы подчеркивал пророческий характер литературы Шекспира, который бы в рамках этой шекспировской "сонаты" показал распад межчеловеческой и международной правовой системы и гражданских демократических свобод.

Библиотека » Стево Жигон. "Монолог о театре"