Стево Жигон. "Монолог о театре". Фрунзе и золотая рыбка

Ставя "Пигмалиона", я оказался в затруднительном положении: как создать атмосферу английского высшего буржуазного общества? Сам не знаю, почему у меня возникла мысль, что это пространство, где много стульев, не только потому, что англичане придумали самые лучшие стулья, но и потому, вероятно, что у меня было какое-то примитивное представление, что в этом обществе в основном сидят. Как на "файф-о-клоке", так и на приемах, и в парламенте. И стулья, действительно, стали основным элементом сценографии. Между тем вместе со сценографом Петром Пашичем я чувствовал, что здесь чего-то недостает. Стулья - это все-таки только эпоха и стиль. Одно воспоминание помогло мне ощутить, чего мне недостает.

Изучая в Ленинграде актерское мастерство (1946- 1948 гг.), я познакомился с матерью Аллы Мелиховой, моей сокурсницы, очень красивой седой женщиной, учительницей на пенсии. В ее украшенной почетными грамотами квартире мое внимание постоянно привлекал аквариум из зеленоватого массивного венецианского стекла, в котором плавала золотая рыбка.

Заметив мое любопытство, мама Аллы сказала, что этот чудесный аквариум принадлежал выдающемуся военачальнику Красной Армии Михаилу Васильевичу Фрунзе. Я вспомнил, что слышал о том, что Фрунзе якобы должен был стать наследником Ленина. Слушая седую даму, я подумал, что человек, имевший аквариум из венецианского стекла с золотой рыбкой, не смог бы править этой огромной, грубой, сотрясаемой родовыми муками страной, и стать наследником такого целеустремленного, всеобъемлющего, универсального и мечтательного разума, каким обладал Владимир Ильич Ленин.

Аквариум с золотой рыбкой стал, таким образом, для меня чуть ли не символом такой общественной позиции, когда человек не способен совладать с хаосом, с жестокостью, с неизбежностью фундаментальных революционных преобразований. То есть он закрепился в моем сознании как некий знак стабильного общества. По той, конечно, достаточно трудно объяснимой логике, я подумал, что аквариум с золотой рыбкой мог бы очень красноречиво характеризовать атмосферу общества, не имеющего намерения насильно менять существующее положение. Так как именно идея, что ничего не нужно менять насильно, очень близка общественным взглядам Б. Шоу, неудивительно, что этот аквариум вместе с золотой рыбкой оказался в нашей сценографии "Пигмалиона".

Мне также кажется, что и золотая рыбка в аквариуме была частью сценографии, так сказать, живой ее частью, живым отражением живости Элизы Дулиттл. Конечно, сейчас легко говорить, что эта живая рыбка - нечто, что связано с моим представлением о сценографии. Иначе говоря, и та плита в "Гамлете", и шкафы в "Подростке", и покрывало во "Сне в летнюю ночь" - если вспоминать только то, о чем я уже пытался что-то рассказать, - все это было подвижным. Я тяготел к сценографии, которая сама себя двигает и таким образом сама становится участником сценического действия. И палатки в "Отелло", трепещущие на ветру, и невидимый корабль, привязанный толстым канатом, то натягивающимся, то ослабевающим во время всего действия, что создает впечатление, будто корабль раскачивают морские волны. И фасад русского провинциального дома градоначальника в "Ревизоре" Гоголя, сам по себе, так как не видно, кто его двигает, как-то неправильно, по-шагаловски поворачивающийся и превращающийся из фасада в интерьер того же самого дома. И наоборот. (Сценограф Владо Ребезов.)

Вспоминая, как я задумывал сценографию своих спектаклей, я вижу, что она для меня никогда не была просто обычной декорацией, но всегда пыталась, движимая "невидимыми силами", стать участницей сценического действия.

Библиотека » Стево Жигон. "Монолог о театре"