Стево Жигон. "Монолог о театре". Шкафы, двери, деревья, вертикали, поляна, стулья

Еще до войны, в годы моего отрочества, роман "Подросток" Достоевского (название которого на сербский язык переведено как "Юноша", так как слова "подросток" у нас нет) произвел на меня необычайно сильное впечатление. Это впечатление легко понять, так как я и сам тогда был подростком Между тем, вероятно, я бы никогда не инсценировал этот роман и не поставил бы его, не встреть я молодого Александра Берчека, который не только был исключительно одаренным актером - это был просто вылитый Аркадий Макарович. Только позднее я понял, что "Подросток", хотя и менее всего читаемый, на самом деле наиболее полно отражает величие писателя-пророка

Действие этого романа, как известно, вертится вокруг поиска тайного письма, скандально компрометирующего красавицу Катерину Николаевну. В поисках сценографии я, что естественно, отталкивался от понятия "тайно". Еще в детстве, проводя зимние каникулы у своей тети, я всегда боялся, особенно ночью, ее старинных шкафов. Мне казалось, что они смотрят на меня вырезанными из дерева глазами циклопов, угрожая раскрыть свои двери. Впрочем, шкаф, как символ обладания и возможного сокрытия или раскрытия тайны, будил воображение многих писателей и артистов. Чехов в "Вишневом саде" написал целый панегирик старому шкафу. Известно также, что застигнутые любовники всегда прячутся в шкафах. А они-то, как говорят, более всего угрожают общественному порядку.

Благодаря моему опыту с плитой в "Гамлете", эти шкафы должна была обязательно двигать невидимая сила. (Их было девять, двустворчатых и без задней стенки, и каждый из них имел своего "аниматора", который, будучи невидим публике, двигал его, а когда не двигал, то мог выполнять роль статиста.) Эти шкафы, как и плита в "Гамлете", были чем-то таким, что неподвластно воле человека. Так, например, составляясь, они создавали впечатление петербургской улицы. Выстроенные в ряд, без задней стенки, а только с двустворчатыми дверями, они были похожи на туннель, а когда бегущий Версилов с силой одну за другой открывал закрытые двери, как какие-то преграды, их треск и хлопанье производили сильное впечатление и были смыслом зачастую такого рокового человеческого упрямства или бешенства, которое на языке выражается синтагмой "прошибать лбом стены". Один из шкафов, самый большой, повернутый спиной к публике, превращался в комнатку Аркадия Макаровича, а потом, оборудованный решетками, становился камерой, в которую был заточен молодой князь Сокольский. Иногда они служили границей пространства и создавали интерьер, а их двери тогда становились дверьми квартиры и т. п. В конце спектакля они, как и плита в "Гамлете", начинали приобретать свойства разумных существ. Они начинали угрожать человеческой жизни. Они набрасывались на Катерину Николаевну, пугая ее своим приближением, пока она в отчаянии, громко умоляя пощадить ее, пыталась найти в одном из них Версилова. В процессе поиска она исчезает между ними, и шкафы успокаиваются. И тут Аркадий, в панике искавший Катерину, открывает один из шкафов и находит там неподвижных ее и Версилова. Обрадовавшись, что, наконец, их нашел, он делает к ним шаг. А они, мертвые, медленно выпадают на пол.

В романе Версилов пытается убить Катерину, но промахивается. Достоевский в эпилоге рассказывает, что потом происходило с главными героями. Драматургия не выносит "повествований". Драма - это всего лишь действие. Поэтому в "моем романе" они погибают. Обновляя эту свою постановку на сцене Битольского театра с исключительно талантливыми актерами, я ощутил, как эти шкафы еще и начали выражать так часто теперь эксплуатируемую научно-фантастическую тему потери контроля над роботами.

Иногда они разбегались во все стороны, вызывая чувство всеобщего панического страха и хаоса, а иногда вдруг исчезали со сцены, усиливая впечатление огромного пустого пространства.

Весьма интересную роль сыграли двери в пьесе Д. Томича "Перекресток". (С этой пьесой в сентябре 1982-го мы гастролировали в Москве во время "Дней сербской культуры" в Российской Федерации. С 25 по 28 сентября было сыграно четыре спектакля в театре им. Вахтангова на Арбате.) Мачванский крестьянин, рачительный хозяин и бывший партизан строит новый огромный дом, отдавая себе отчет в том, что дом слишком большой и дорогой. Но он надеется, что здесь после него будут жить его взрослые сыновья. Они же имеют намерение забросить земледелие и переселиться в город.

Из-за этого и много еще из-за чего другого хозяин дома Миодраг Тадич недовольно ворчит на огромный но вый дом и, в то время как его мать умирает в темноте в одной из многочисленных комнат, он спрашивает себя, за что боролся, зачем с такой любовью возделывал землю. Эту роль Мирко Булович сыграл мастерски. Его дом мы застаем еще недостроенным. На сцене только центральное помещение, гостиная. Она лишь оштукатурена, а двери еще не выкрашены. С потолка свешивается одна мутная лампочка, не дающая достаточно света. Проблему освещения мы решили со сценографом Владиславом Лалицким таким образом, что свет проникает на сцену только тогда, когда кто-то из действующих лиц открывает дверь. В зависимости от того, сколько дверей было открыто, создавалась соответствующая световая атмосфера на сцене. Только двери, где умирала старуха, всегда были открыты, но не были освещены. Так актеры, открывая и закрывая двери, сами создавали освещение на сцене.

Первый раз я использовал шкафы в спектакле "Дети солнца" М. Горького в Сомборе. Там это были настоящие шифоньеры "Бидермайер", создававшие эпоху и обстановку буржуазной квартиры. Но и в этой постановке они в конце двинулись, руша все перед собой, символизируя таким образом протест русской городской бедноты. (У Горького эта сцена требует много статистов, и, поскольку она слишком растянутая и неубедительная, я хотел этого избежать. Оказалось, что шкафы были убедительнее разбушевавшихся пролетариев.) Это был единственный спектакль, где на афише в графе "сценограф" значилось мое имя.

Библиотека » Стево Жигон. "Монолог о театре"