|
|||||||||
|
|||||||||
|
Бронюс Бабкаускас. Творческая биография
Рождение литовского кино принято датировать 1960 годом - появлением фильма "Живые герои". Ленты (впрочем, весьма немногие), вышедшие из стен вильнюсской киностудии ранее, были только отдельными фильмами, а не национальной кинематографией. В связи с "Живыми героями" непременно называются имена В. Жалакявичуса, А. Жебрюнаса, И. Грицюса, которые сумели этой коллективной работой во всеуслышание сказать, что литовское кино существует. Существует искусство своеобразное, связанное очень тесно с национальной спецификой и одновременно, разумеется, с традициями русского советского кинематографа. Но, называя авторов фильма "Живые герои", часто забывают акте ров. А между тем в "Живых героях" великолепно выступил Бронюс Бабкаускас - отнюдь не дебютант в кино, но именно здесь впервые заявивший о масштабе своего таланта. Впрочем, неожиданностью это было лишь для русского зрителя. Литовская публика уже давно знала Бабкаускаса как театрального актера. Народный артист Литовской ССР Бронюс Адомович Бабкаускас - один из самых характерных примеров актера "литовской школы" (если позволено употребить этот произвольный термин). Окончив актерскую студию у выдающегося литовского режиссера Юозаса Мильтиниса, девятнадцатилетним юношей в том же 1940 году Бабкаускас вступил в труппу организованного Мильтинисом театра в городе Паневежисе. Сейчас, более четверти века спустя, Паневежисский театр и его бессменный руководитель известны далеко за пределами своей республики. Ю. Мильтинис воспитал в своем театре первоклассных современных актеров. Многие из них хорошо известны и по выступлениям в кино: Донатас Банионис, Альгис Масюлис, Евгения Шульгайте, Стасис Петронайтис, Бронюс Бабкаускас. "Работа с актерами Паневежисского театра - это взаимная школа",- сказал в одном из интервью кинорежиссер Витаутас Жалакявичус. Бабкаускас - актер редкого дарования, счастливо сочетающего буйный, стихийный темперамент и отточенный интеллект. Список его театральных работ позволяет судить о степени разносторонности его дарования, о многогранности его актерских возможностей. Психологические роли в пьесах Ибсена и Гауптмана уживаются в репертуаре Бабкаускаса с бытовой характерностью героев Розова и Шолохова, с комедийными персонажами Бомарше и Лабиша. Попытаться определить амплуа такого актера было бы довольно затруднительно. Но в кино все резче и определеннее. Известна сила инерции, заставляющая видеть в актере определенный постоянный тип, часто даже готовый характер с типажной и эмоциональной стабильностью. Не избежал такой репутации и Бабкаускас, сыгравший резко негативные роли в фильмах "Над Неманом рассвет", "Адам хочет быть человеком", "Живые герои", "Канонада", "Чужие". Правда, в картине "Игнотас вернулся домой" (1956) Бабкаускас играл комиссара, но роль эта не стала вехой в его актерской биографии. Скорее наоборот, сыгранный не слишком выразительно комиссар составлял то самое исключение, которое только подтверждает правило. И хотя актерские работы Бабкаускаса были очень разными - и по материалу, и по задачам, и по средствам выразительности, - легенда все-таки состоялась и обрела прочность: отрицательный герой во всю мощь своего отрицательного естества - вот сфера действия в кино Бронюса Бабкаускаса. Итак, год 1960-й, фильм "Живые герои", новелла "Последний выстрел". Девочка и Бандит. Маленькая девочка на лебедином гнезде посреди безбрежного, во весь кадр, озера. Белые лилии серебрят прозрачную поверхность воды. Все здесь, в этой новелле, в этой лирико-трагической миниатюре предельно обобщено. Девочка - детство, чистота, природа, жизнь. Бандит - мерзость, скотство, ненависть, разрушение, смерть. Все, однако, и вполне конкретно. И девочка вполне земная, да и бандит тоже - вполне определенный социальный тип, один из недобитых "лесовиков"-националистов. Но здесь, помимо своей конкретной определенности, эти двое выражают еще два философских, этических начала. Белые волосы и платье - белое в горошек - девочки, белые лилии, прозрачная вода. И наоборот, все, что связано с бандитом, окрашено в черно-серые тона - и его мрачное темное укрытие (оно высветляется лишь тогда, когда по нему проходит девочка), и он сам, заросший, черный, и его грязная одежда. В этом контрасте, во всей пластике "Последнего выстрела" - и наивно-поэтическая прелесть, и отчаянный трагизм. Первое появление Бандита на экране тщательно подготовлено. В кадр попадают сначала только ноги в огромных грязных сапогах. Камера скользит выше, подробно прорисовывая всю фигуру, тяжелую, массивную, как бы вдавленную в землю (впечатление такое, что оторвать эти ноги от земли страшно трудно), закатанные по локоть рукава куртки военного образца, автомат, перекинутый через плечо, и сами плечи, на которые, кажется, прямо, без шеи, посажена крупная голова. А вот, наконец, и лицо, если только можно назвать лицом обросший со всех сторон слипшимися волосами неправильный четырехугольник с крупным мясистым носом и маленькими, глубоко посаженными глазками. Банда, по-видимому, выловлена и обезврежена. Этот бандит последний. Его смерть неминуема. Перед тем как совсем уйти, он успевает последним выстрелом убить девочку. Погибает он страшно - тонет, поглощаемый трясиной, захлебываясь в мерзком, грязном месиве, исходя злостью и страхом. Ни о каком человеческом сострадании не может быть и речи, смотреть на это попросту отвратительно. Бандит Бабкаускаса отталкивающе страшен не своим полуфантастическим звероподобием, а именно точной подробностью заключенного в нем быта: заросшая потная физиономия, на которой написаны голод и страх, и эти давно не знающие воды и мыла пряди прямых, спутавшихся волос, безвольно спадающих на лоб. И тем, что бандит этот именно последний - своей отчаянной решимостью и безнадежной ненавистью. Все здесь жизненно достоверно, даже бытово. И это несмотря на предельную обобщенность образа, заданную и сценарием и режиссерско-операторским решением (А. Жебрюнас и И. Грицюс). Бабкаускас удивительно органичен и естествен, и образ, не теряя своей философской обобщенности, наполняется конкретным социальным и бытовым содержанием. Новелла, вся построенная на эмоциональных контрастах, не давала возможности углубить образ психологически. Бабкаускас играет Бандита на открытом темпераменте, крупно, широко, с предельной внешней выразительностью. Но это лишь одна из сторон огромного, разнохарактерного дарования этого актера. Годом раньше, в фильме В. Жалакявичуса "Адам хочет быть человеком", Б. Бабкаускас сыграл темного дельца, названного в титрах картины просто "Типом". Гладко выбритая, словно отлакированная физиономия, лоснящаяся из-под кепочки но моде тридцатых годов. Поверх этого парикмахерского сияния приклеена дежурная улыбочка, маскирующая наглость и брезгливость. Он весь в движении, ему некогда, ему нужно делать деньги (от нетерпения он даже стоя на месте сучит ногами). Во всем облике Типа скользкость и обтекаемость, полное отсутствие какой бы то ни было определенности (и в этом есть своя определенность). Исчез куда-то мужественный раздвоенный подбородок Бабкаускаса, лицо стало мягким и аморфным. Тип - роль эпизодическая, острохарактерная, своего рода концертный номер, блистательно выполненный актером в острой, почти гротесковой манере. Впрочем, Бабкаускас и здесь, как всегда, предельно органичен, чувство меры спасает его от эстрадности, которая была бы неуместна в общей стилистике фильма. И совсем другой (даже внешне) образ - Дримба в "Канонаде" (1961) А. Жебрюнаса и Р. Вабаласа. Мрачную фигуру этого кулацкого выкормыша авторы фильма предпочитают снимать в тусклом ночном освещении. Дряблое, преждевременно состарившееся, небритое лицо, хищные глаза, недобро поблескивающие в темноте, военная выправка, дополняемая галифе, фуражкой и курткой полувоенного образца - таков Бабкаускас в "Канонаде". Иногда его снимают с нижней точки, что дает эффект явно сатирический - расширяющаяся книзу откормленная физиономия Дрим-бы выражает одновременно крайние степени хамства и лакейства. Гораздо более сложный характер - Вилькишус из фильма "Чужие" режиссера М. Гедриса. Пожалуй, это одна из самых значительных работ Бабкаускаса в кино. Недаром она была выделена как лучшая мужская роль на кинофестивале Прибалтийских республик и Белоруссии 1962 года. Большой, с большими руками и ногами, с тяжелой походкой крестьянина, с крупными чертами сильного мужицкого лица, с прищуром умных настороженных глаз. Борода топорщится острыми иглами неотросшей еще щетины, волосы тоже короткие - недавно вернулся из заключения. В Вилькишусе соединены мужик-хозяин и солдат, в прошлом кулак и, вероятно, бандит-"лесовик". В своем трухлявом покосившемся доме он спрашивает дочь о молодежной коммуне: - А что там твое? - Все, - отвечает дочь. Лицо Вилькишуса нетерпеливо морщится. - Нет, что твое, собственное? - Мое? Ничего. - Ну, вот! - Вилькишус торжествует. - А здесь - все мое! Гнилое, трухлявое... Да мое. Вот даже крысы и те наши. Захочу выловлю, захочу - ядом отравлю. Хозяин без хозяйства, человек сильный и отнюдь не из трусливых, он не хочет понять такой простой вещи, что иные нынче времена, что хозяйничать по-старому, по-кулацки ему сейчас не удастся, да и время, когда по лесам бродили обросшие парни с винтовками немецкого образца, постреливая в сельских председателей, давно ушло в прошлое. По-видимому, где-то в глубине души Вилькишус это чувствует, но примириться не может и не хочет. Вот так и ходит мрачной тяжелой поступью по сегодняшней литовской земле этот человек из другого времени, не узнавая ничего вокруг, не находя приложения своим немалым силам. При всем нашем неприятии этой фигуры нельзя отказать ей в истинном, непридуманном драматизме, в острой психологической достоверности. Бабкаускас удивительно точен в мотивировках поведения своего героя. Все, что он делает, - единственно возможная и оправданная форма существования такого исторического и психологичеокого типа, как Вилькишус. Итак, отрицательный герой Бабкаускаса, от картины к картине углубляясь, теряет свою однозначность и требует от актера иного подхода, иных красок. Если Бандит из "Живых героев" сыгран почти исключительно на открытом темпераменте, то актерская работа в "Чужих", точно выверенная и выполненная, отмечена тонким и сложным психологическим рисунком. Всему, однако, приходит конец, и казавшийся таким устойчивым круг негативных персонажей был неожиданно поколеблен героем, образ которого никак не вязался с представлением об актерском типе Бронюса Бабкаускаса. Появился старый коммунист Римша из фильма В. Жалакявичуса "Хроника одного дня" (1963). Римша - человек нашего века, кипучего и противоречивого, жестокого и радостного. Наше бурное время отложилось на его сильном, мужественном лице глубокими, трагическими складками. Он сполна получил свою долю травм - и физических и душевных, вдоволь ощутил трагедию потерь и радость обретения. Он глубоко сосредоточен, взгляд напряжен. (Актер играет внешнее спокойствие при огромной внутренней нервно-интеллектуальной работе). Впечатление такое, что Римша все время пытается что-то припомнить, что-то сопоставить, что-то понять. Прошлое вторгается в его память жестокими, неотвратимыми врезками. Знающий настоящую цену дружбе и предательству, истинной принципиальности и погоне за конъюнктурой, герой Бабкаускаса чувствует себя ответственным за все, происходившее на его веку. (А век выдался не из легких!) Он человек, и отсюда его человеческое право судить себя и других строгим судом совести. Для этой роли мало было психологической и бытовой достоверности, которыми так мастерски владеет Бабкаускас. Не слишком пригодился здесь и его могучий темперамент. Тут нужна была интеллектуальная значительность, моральная сила, способная подчинить себе зрителя. И режиссеру нужно было угадать эти качества в Бабкаускасе, чтобы поручить такую роль именно ему. Правда, уже говорилось, что литовская театральная публика имела представление о широте исполнительских возможностей Бабкаускаса, но даже для нее Римша был неожиданностью. А ведь киноаудитория значительно шире, и приходилось опасаться устойчивости зрительских ассоциаций. Смелость и риск, на которые шел режиссер, полностью себя оправдали. При всей неровности и спорности фильма "Хроника одного дня", Бабкаускас убедителен в каждую секунду своей экранной жизни. Гражданская значительность этой фигуры неоспорима. Вслед за Римшей был Отец в картине "Девочка и эхо" ("Последний день каникул") (1964). Лирический строй фильма А. Жебрюнаса и P. Грицюса близок их "Последнему выстрелу", хотя и лишен его трагизма. Здесь тоже маленькая девочка и море. И рядом с девочкой опять взрослый, которого играет все тот же Бабкаускас. Большой, добрый, сильный, веселый - в общем такой, каким должен быть отец. Он появляется ненадолго и в психологическом конфликте фильма участия не принимает. Вообще герой достаточно однокрасочный. Но и эта краска для актера небезынтересна. В кинорепертуаре Бабкаускаса Отец из "Девочки и эха" необходим как эмоциональный противовес Бандиту, Типу, Дримбе, Вилькишусу. Особенно Бандиту из "Последнего выстрела", ибо противопоставление напрашивается само собой по сходству внешней атмосферы этих двух фильмов. Отец, как и Бандит, сыгран однопланово, широко, на темпераменте, то есть использованы те же средства актерской выразительности, что и в "Последнем выстреле". Но иод другим знаком. Следует добавить, что Бабкаускас мобилизует здесь все свое актерское обаяние (которого, разумеется, вовсе не было в Бандите), обаяние умного, сильного, жизнерадостного человека. По-видимому, режиссер и сценарист В. Жалакявичус, работавший с Бабкаускасом почти во всех своих картинах, знал, что делал, когда поручал этому актеру роль старого крестьянина Марцинкуса в фильме "Никто не хотел умирать". Возможно, что и сама роль писалась в расчете на творческую индивидуальность Бабкаускаса, хотя установить какую бы то ни было связь между Марцинкусом и, скажем, Римшей невозможно. Марцинкус пашет (от усердия его белая исподняя рубаха вылезла из брюк), когда Миколас Локис и секретарь из волости приходят к нему с предложением занять место убитого председателя. Его, Марцинкуса, председателем? Нет, уж увольте! Во время войны он действительно помогал партизанам, да и с покойным Локисом они были добрыми соседями, но сесть за его стол... Нет, говорит он, "каждому милее смотреть в хвост коню, чем в лица ангелам". Пусть уж городские сами разбираются. А он будет пахать. И, озабоченно шмыгнув носом, отчего его отвисшие выцветшие усы как-то съехали набок, пошел по борозде, отирая пот со лба. Но выясняется, что просто пахать тоже нельзя. Он пашет "для Советов", за это бандиты обещают убить. На простодушном лице Марцинкуса читаются искреннее удивление и лихость - вероятно, от выпитого самогона. Что же делать, пахать или не пахать? - Не паши, - советует Бронюс Локис. - Если можешь, не паши. - А хлеб вы мне дадите? - интересуется Марцинкус. - Нет, - отвечают ему. - Дадим тебе винтовку. Больше у нас ничего нет. Но винтовка Марцинкусу ни к чему. Он постарается прожить без нее. На то он и литовский крестьянин, чтобы пахать землю, есть хлеб (вспомните эпизод на мельнице: с каким смаком Марцинкус ест и пьет, притулившись в сторонке, - страх перед бандитами не убавил ему аппетита), пить самогон на крестинах и поминках, делать какую ни на есть работу (на кладбище, к примеру, он умело орудует лопатой). Однако оказывается, что он все же вместе с Локисами. Укрыться, спрятаться, стало быть, не удастся. И тогда он взрывается. То, что это связано с комедийной, почти фарсовой ситуацией, неважно, Марцинкус усердно (так же, как он делает любую крестьянскую работу) молотит бандита кулаками, забивая насмерть. "... Я стремился, - говорит В. Жалакявичус, - раскрыть национальный характер нашего крестьянина с его медлительностью и в то же время способного на взрыв страстей". Марцинкус, представляющий сплав драматического и комедийного, - характер поистине народный. Роль потребовала сложной внешней характерности и психологизма. И темперамента, такого, на который способен Бабкаускас, хотя масштаб роли, ее место в фильме не давали этому актеру возможности проявить себя во всю мощь. Ни Марцинкус, ни предыдущие работы - каждая в отдельности и все в совокупности - не смогли исчерпать многообразия актерской индивидуальности Бронюса Бабкаускаса. Вероятно, самые интересные роли еще впереди. Евг. Аб, 1968 |
|
|||||||