Золотая коллекция русского кино Смотрите сегодня: "31 июня"

Юрий Яковлев. Творческая биография

Он очень красив. И не просто красив, а породист. У него тонкие черты лица, удивительного тембра мягкий голос, он высок, изящен, элегантен в движении и жесте. У него счастливая актерская судьба: очень скоро он занял в театре ведущее положение, много и интересно снимался в кино. Короче, Юрий Яковлев - счастливчик.

Но когда говорят о "счастливчиках" в искусстве, поневоле настораживаешься. Действительно, все есть: талант, выигрышная внешность. Так чего же еще? Дело за малым - что играть и как играть. И именно здесь начинается тяжелый поиск, скрытый от наивных дилетантов.

Юрий Яковлев еще не сказал в киноискусстве своего настоящего слова. Были у него удачи и полуудачи, но роль, которую можно было бы считать его ролью, зритель еще ждет. Она на подходе, она где-то близко.

Право утверждать это дает десятилетняя жизнь Юрия Яковлева в кино, жизнь, полная противоречивых работ и разноплановых поисков. Поиски подвели к черте, за которой расцвет мастерства, полное владение профессией, утверждение своего метода работы в кино. Итак, главное - впереди.

А пока есть смысл поговорить о том, как Яковлев стал известным киноартистом. Как говорится в старинных романах: а десять лет назад случилось следующее...

Об этой роли Яковлева забыли. Даже на страницах "Советского экрана" не найдешь упоминания о ней, хотя именно с нее начинается список удач Ю. Яковлева в кино. Справедливости ради следует сказать, что и сам фильм "На подмостках сцены", сделанный покойным режиссером К. К. Юдиным по водевилю "Лев Гурыч Синичкин", забыт столь же незаслуженно. Свежо и точно поставленный, блистательно сыгранный актерами разных поколений, фильм этот можно считать образцом водевиля в кинематографе.

Но речь идет не о фильме, а о Яковлеве - трагике Чахоткине, исполнителе главной роли в феерии драматурга Борзикова. Роль в роли, актерская матрешка, тем более интересная и привлекательная для артиста, что нигде (за исключением пауз в репетиции и накладок в спектакле) Чахоткин не выходит из образа экзотического героя. Чахоткин - всегда в живописном костюме и гриме испанского завоевателя Перу, и все-таки зритель многое узнал о Чахоткине. Конечно, спектакль в фильме - стилизация с изрядной долей пародийной иронии. Когда, скрипя и покачиваясь, на сцену провинциального театра выползает бутафорский челн и фигура, застывшая в величественно идиотской позе, произносит поставленным до нелепости голосом: "Чу! Жрица солнца к нам сюда должна явиться!" - возникает чисто комический эффект. Но когда эта фраза произносится еще и еще (партнерша героя не пришла на репетицию), поневоле начинаешь следить за человеком, которому приходится еще и еще раз повторять опостылевшие слова. Вот Чахоткин расслабился, сменил позу, перестал ожесточенно гримасничать и жестикулировать, и перед зрителем один из тех, о которых с юмором и участием, с насмешкой и горькой жалостью писал в своих пьесах А. Н. Островский: несчастный и нахальный, фанфаронистый и жалкий провинциальный русский актер середины прошлого века. И худоба (а Яковлев в то время был действительно страшно худ), которая была столь смешна при величественной позе героя, вдруг оборачивалась просто худобой героя. Недоедает, а то и вульгарно голодает первый любовник местной труппы Чахоткин.

В этой роли не следует искать подробной и тонкой психологической разработки образа. Наоборот, создав своего Чахоткина, Ю. Яковлев сразу и определенно заявил о своей принадлежности к вахтанговской школе с ее пристрастием к яркой внешней форме, с ее стремлением представить, изобразить, сыграть (слово "игра" здесь употреблено в первородном смысле) своего героя. Стык двух внешних рисунков в изображении одного человека позволил Яковлеву найти в своем герое третье, главное, определяющее.

Яковлев красив и внешне благороден. В этом отношении ему крупно не повезло. Великий кинематограф ко всему прочему еще и великий хищник. Особенно кино любит молодые и новые лица, молодые и новые дарования. Исполнитель Чахоткина как-то не был принят во внимание (вероятно, досужие ассистенты не узнали его под гримом), и все как бы началось сначала. Очень красив и благороден в жизни. Далее - ход простой. Так пусть же будет красив и благороден на экране.

Так появился Дибич из "Необыкновенного лета". Офицер, дворянин. Подходит это к Яковлеву? Безусловно. Благородный, образованный, деликатный интеллигент. Может это сыграть Яковлев? Конечно. Честный, думающий, принявший и понявший революцию русский человек. Получится такой человек у Яковлева? Вероятно.

И Яковлев играет Дибича, играет все то, что нужно. Играет так, чтобы не упрекнули в фальши, в ложном пафосе, наигрыше (что, впрочем, для кино немаловажно). Он мил и естествен на экране, он полностью соответствует понятию о человеке, которого изображает, и зритель принимает его героя. Но сложной, трудной судьбы Дибича не было на экране. Были психологические иллюстрации к образу, было тактичное изображение понятия о человеке, а человека, живого и не всегда полностью соответствующего понятию о нем, не было. Короче, актерская индивидуальность и индивидуальность литературного образа на экране целиком не слились.

В "Идиоте" Пырьева все было сложнее и интереснее. Но и здесь присутствовал типажный подход к актеру, определяемый в отличие от "Необыкновенного лета" не приблизительностью режиссерского видения будущего фильма, а, наоборот, железным каркасом режиссерской концепции, безоговорочным режиссерским прочтением романа Достоевского. Фильм должен быть только такой, актер должен играть только так, до буквы, до интонации, до движения брови - все это было решено до съемок. Подобный путь экранизации давал (и дал) свои плоды. Можно по-разному относиться к пырьевскому "Идиоту", но одного отрицать нельзя: цельности замысла и цельности его воплощения.

Но каков замысел фильма и в какие отношения этот замысел вступил с Яковлевым, исполнителем роли князя Мышкина? В картине Пырьева на первый план вышла тема денег, тема всеобщей купли-продажи, тема бесчеловечности общества, где деньги решают все, могут все, и все могут пойти на все ради денег. В какой-то степени это упрощение Достоевского, у которого в этом романе мир болен, а больной герой ощущает апокалипсический конец мира потому, что видит крах доброты, красоты и любви.

Для Достоевского был необходим больной князь Мышкин: Пырьеву же нужен был прекрасный и человечный герой, который не может жить в мире денег только потому, что он слишком хорош для такого мира.

И Яковлев лишился важной детали, столь необходимой ему, актеру вахтанговской школы. Он лишился возможности работать на контрасте, искать в одном человеке двух разных людей, ломать ритм роли для того, чтобы точнее, ярче, трагичнее показать, как больной человек видит болезнь мира. И страшную неизлечимую душевную болезнь, охватившую физически здоровых людей.

Нельзя сказать, что роль Мышкина не удалась, Многие эпизоды он играл просто отлично. Прекрасно передавал Яковлев инфантильную незащищенность хорошего человека, открытость его к людям, полную невозможность для своего героя сказать неправду. А дуэт с Борисовой был просто великолепен: тихая, спокойная, умиротворенная любовь одного и исковерканная, надрывная эмоциональность другой производят сильнейшее впечатление.

Однако этот Мышкин не был яковлевским. Он был пырьевским. В этой роли Яковлеву не удалось выявить свою актерскую индивидуальность, сделать этот образ своим актерским кредо, самому творчески самостоятельно прочитать Достоевского.

Приблизительно в это же время он сыграл на сцене доктора в ранней пьесе А. Чехова "Платонов" ("Без названия"). Случайно произошло так или намеренно - кто знает? - но эта роль стала для него этапом, тем актерским кредо, которого зритель и по сей день ждет от него в кино. Яковлев не щадит своего доктора: человек этот слаб, смешон и пристрастен к водочке, но сколько в нем любви к миру, к жизни, к людям; сколько юмора и доброты, достоинства и душевной щедрости. Пожалуй, впервые Яковлеву так удалось рассказать о своем герое: перед нами не очередная роль, а конкретный человек, в сердце, в душе которого целая вселенная. Так, как это бывает в жизни, где каждый из трех миллиардов, населяющих нашу планету, сам по себе целый мир.

Режиссеры кино увидели нового Яковлева, и новый Яковлев появился на экране. Первой работой, в которой Яковлев повернулся к зрителю иной гранью своего таланта, был Владим Поражаев, в экспериментальной эксцентриаде Э. Рязанова "Человек ниоткуда".

Леонид Зорин написал роль Поражаева без подробной психологической разработки и без особой индивидуализации характера. Да этого и не требовалось: в причудливых фабульных ситуациях должен быть традиционный положительный, увлекающийся ученый. Веселый, азартный, чуть наивный, чистосердечный и прямой.

Режиссер и актер приняли правила драматургической игры и сыграли единственно верное: ироническое, отстраненное от своего героя, увлекательное, иногда чуть пародийное представление о молодом фанатике-ученом, который в научной одержимости ради своего дела может совершить все вплоть до мелких чудес. Об этом трудно писать. Искренне ли переживает Поражаев свои любовные неурядицы, честно ли отдается борьбе со своим недобросовестным научным оппонентом, чистосердечно ли любит своего друга из далекого дикого племени тапи? Конечно! Яковлев профессионально четко, кинематографически достоверно передает душевные движения своего героя. Но в каждом кадре незримо присутствует еще один человек - озорной, ироничный и добрый артист Яковлев, который чуть со стороны наблюдает за Поражаевым.

Достигается это и режиссерской трактовкой сцен и эпизодов и чисто актерскими акцентами. Стоит вспомнить сцену первой любовной размолвки. Аппарат мечется по комнате, стремительно фиксируя крупные планы ссорящихся, которые слишком серьезно и слишком темпераментно спорят в общем-то о пустяках. За окном - очень похожая, но все-таки игрушечная улица, и такой же смешной, игрушечной кажется эта буря страстей, которую почти трагически раздувает Поражаев.

А вот крупный план Поражаева на стадионе. Он, естественно, болеет за своего первобытного друга, случайно участвующего в забеге асов. Финиш. Поражаев напряжен до предела, он счастлив и несчастлив, он беден и богат, он сию минуту умрет или изведает неземное блаженство. Он просто лопнет сейчас, потому что очень давно вдохнул изрядную порцию воздуха и забыл выдохнуть.

Сделан этот крупный план Яковлевым по убедительности безукоризненно, но выросший в проблему "быть или небыть"болельщицкий азарт - безусловно ирония артиста.

Опыт работы над "Человеком ниоткуда" пригодился Яковлеву и Рязанову в фильме "Гусарская баллада". Если основным актерским приемом в "Человеке ниоткуда" стало ироническое отстранение, то в "Гусарской балладе" актер и режиссер очень мягко, очень тактично стилизовали своего поручика Ржевского. Ржевский-Яковлев - традиционный гусар, почти монументальный в своей традиционности. Если пьет гусар, то исключительно громадными фужерами, если воюет гусар, то с целыми вражескими эскадронами, если обижен гусар, то стреляется на дуэли в любой, пусть самый неподходящий момент. Ржевский крутит пышные усы, лихо поет куплеты, столь же лихо рубится на саблях. Но такт и вкус не позволил ограничиться одной лишь стилизацией. И Яковлев незаметно, исподволь подводит зрителя к тому, что преувеличенное гусарское ухарство - всего лишь маска деликатного и тонко чувствующего Ржевского. Актерский фокус удался, и роль стала многоплановой, человечной, стала принадлежать современному кинематографу, современному искусству.

Подобным же актерским фокусом воспользовался Яковлев и в фильме "Большая дорога", где он играл белогвардейского офицера. Стилизация под демократичного гуляку, рубаху-парня, доброго, широкомыслящего славянина оказывается маской злобного врага Советской власти.

В последнее время Яковлев сыграл еще несколько менее значительных ролей, хотя каждую из них отличает уверенное мастерство, безукоризненная точность внешнего и внутреннего рисунка, высокий кинематографический профессионализм, кстати, довольно редко встречающийся у наших актеров.

Кто многое может, с того и спрос больше. Сыграл ли Юрий Яковлев свою главную, заветную роль в кино? Нет. Но она на подходе. Зритель ждет его, этого человека на экране, в душе, в сердце которого целая вселенная. Для этого Юрию Яковлеву понадобится все, что он умеет, все, чему он научился, все, что дано ему, как говорили в старину, от бога.

А, может быть, он уже снимается в такой роли?

А. Степанов, 1967

» Звезды нашего кино