Золотая коллекция русского кино Смотрите сегодня: "31 июня"

Печки-лавочки

Художественный фильм

Автор сценария и режиссер - В. Шукшин

Оператор - А. Заболоцкий Киностудия им. М. Горького. 1972 г.

В ноябре 1969 года Василий Шукшин писал матери на Алтай, в деревню Сростки: "Ну, а скоро, очевидно, начну свой фильм. Или о Степане Разине, или современный - еще не знаю". Картину о Степане Разине Шукшин так и не снял: не разрешили власти. "Современным" же фильмом, о котором шла речь в письме, стали "Печки-лавочки", которые вышли на экран в 1972 году.

Василий Шукшин был и автором сценария, и режиссером "Печек-лавочек". Снимал картину оператор Анатолий Заболоцкий, с которым Шукшин сотворчествовал свободно, доверительно, что и помогло ему прийти к ответственному решению - самому исполнить главную роль в фильме.

Дом героя фильма Ивана Расторгуева стоит на правобережье Катуни, и, как выясняется по ходу разворачивающейся на экране истории, далеко от своей деревни Иван прежде никогда не выбирался. Разве что в райцентр. Он даже в армии не служил и в этой связи из дома не отлучался: районные власти сумели сделать так, что лучшего тракториста во всей округе, орденоносца, позарез нужного колхозу, не призвали на службу.

Шукшину был нужен именно такой герой, прежде не видевший страны, впервые с ней знакомящийся. Еще важнее автору фильма то обстоятельство, что Ивана особо никогда никуда и не тянуло, что он душой прикипел к своей малой родине. Семью Расторгуевых, как и семью Байкаловых, показанную в следующей картине Шукшина - "Калине красной", - автор высоко ценит за оседлость их жизни, которая, по Шукшину, служит и условием нерушимости их нравственного мира.

Шукшин был не только кинематографистом, но и писателем, одним из создателей "деревенской прозы", которых сильно тревожила очередная волна миграции в стране, выбросившая тысячи крестьянских сыновей и дочерей в города и рабочие поселки, где они, не обретя новых норм бытия и культуры, теряли старые, превращаясь в духовных беспризорников, перекати-поле. Вот почему с таким нажимом высказана в "Печках-лавочках", как, впрочем, и в других фильмах Шукшина, мысль о ценности укорененной и стабильной жизни крестьянина, привязанного к земле.

Уже самое начало фильма "Печки-лавочки" знакомит зрителя с Иваном, первая же сцена запечатлевает единство труда на природе и гармонии в семье Расторгуевых как сущности их бытия. На широком замахе, умело косит Иван налитую первозданной силой траву. За спиной его, поодаль - манящие глаз предгорья. "Хорошо! Господи, как хорошо! Редко бывает человеку хорошо, чтобы он знал: вот - хорошо", - говорится в рассказе Шукшина "Алеша Бесконвойный". Такое именно состояние выражено в первых, долгих, любовно запечатленных картинах покоса.

Тенькают балалаечные струны. Уже в экспозиции звучат две мелодии: шутейно-занимательная, со смешинкой "печек-лавочек", вроде каких-нибудь "елок-палок". И другая, полная неясной, глубокой грусти.

Появляется жена Ивана - Нюра Расторгуева. Снятый с верхней точки общий план: длинные, ровные выкошенные полосы на делянке Ивана, с краю тихо сидит на траве женщина в платке, вытянув перед собою ноги, как жницы на картинах Венецианова, Ждет окончания работы мужа. Рядом с ней узелок, она принесла Ивану еду.

Не боялся Шукшин упреков в слащавости, в фальшивой и претенциозной пасторальности, хотя бы потому, что запечатлевал, в сущности, рядовую и привычную сценку сельской жизни. Другое дело, что она или, допустим, документальные кинозарисовки, сделанные на сельской улице в фильме Шукшина "Ваш сын и брат", - кошка на заборе, женщина, чистящая половик, вывешенный на веревку во дворе, - ускользнули бы из поля зрения других режиссеров как что-то слишком заурядное. В картинах же Шукшина они выглядели открытием, поражающим своей свежей прелестью.

Изначальной "документальности" черно-белого изображения придан масштаб широкого экрана - это соответствует достоверности происходящего и одновременно широте и размаху людских натур, участвующих во внешне непритязательных событиях, не говоря уже о широте и размахе природных явлений, начиная с реки Катуни.

Вот Иван, выйдя из дома и заметив знакомых плотогонов на реке, кричит и машет им с верхотурья: "Причаливай! Гульнем!" Те, уже относимые быстрой рекой, успевают весело ответить ему издалека, что рады бы, конечно, гульнуть, да вот спешат. Камера долго вглядывается и в крохотные уже фигурки уплывших плотогонов, и в Ивана, стоящего на круче, явно наслаждающегося привольем и тем еще, что так приязненно, хорошо отвечали ему плотогоны: Шукшин высоко ценил всеобщее доброе знакомство сельских жителей.

Для смысла истории, которая развернется на экране, подобный зачин особо важен. Но зритель еще успеет налюбоваться самим зачином - большим эпизодом многолюдного застолья в доме Ивана.

Впечатление такое, что камера подсмотрела самостийно происходящее веселье, настолько искренне и естественно держатся люди перед кинокамерой. На столе - непритязательная деревенская снедь и графины, гулянка словно бы идет без режиссерских подсказок. Кроме актеров участвуют на равных правах непрофессионалы - приглашенные Шукшиным односельчане из Сростков.

Обрывки разговоров, возбужденные лица, всем хорошо, все шумят, перебивают друг друга, пляшут и поют.

Шукшин сам знал много песен, в фильмах его нет "киноконцертных" вставок, поют не для публики, а исключительно для себя, для души, и только любимые его персонажи. Вот и гости Ивана заводят про чернобровую цыганку, переходят на протяжную и грустную "Рябинушку", а потом - на свои, бесконечные сросткинские напевки.

В этой сцене снят один из "чудиков", найденный Шукшиным в самой жизни, - знаменитый в алтайских селах Федя-балалаечник, музыкант-самоучка, игравший на свадьбах. Композитору Петру Чекалову Шукшин говорил: "Вот Федя сымпровизировал, а ты сделай из этого что надо, особенно финал фильма. Сделать мелодию надо в таком задумчивом плане, будто Ивана Расторгуева (он вернулся с курорта на родину и сидит на пашне) слушает сама земля, будто он разговаривает с землей".

Из наигрышей Феди-балалаечника композитор извлек основную музыкальную тему фильма, которая вступает еще на титрах. Эта же музыка прозвучит и в следующей картине Шукшина - "Калине красной", в решающей сцене покаяния Егора Прокудина.

Гости в доме Расторгуевых собрались по случаю отъезда Ивана "к югу": лучшему трактористу колхоза дали путевку в санаторий на берегу Черного моря. Иван сильно волнуется, решает взять с собой всю семью, но окружающие отговаривают его везти в неизвестную даль маленьких детей, и Иван пускается в путешествие только с женой Нюрой, роль которой играет Лидия Федосеева.

Шукшин еще в заявке на будущий фильм объяснял: "История этой поездки и есть сюжет фильма... Через страну едет полноправный гражданин ее, говоря сильнее - кормилец, работник, тррке-ник. Но с каких-то странных пор повелось у нас, что деревенского, сельского надо беспрестанно учить, одергивать, слегка подсмеиваться над ним. Учат и налаживают этакую снисходительность все кому не лень: проводники вагонов, дежурные в гостиницах, кассиры, продавцы... И если такой вот Иван не имеет возможности устроиться в столичной гостинице и, положим, с какой лихостью, ласковостью и с каким-то шиком устраиваются там всякого рода деятели в кавычках, то недоумение Ивана должно стать и нашим недоумением. Мало сказать недоумением, не позор ли это наш?"

Труд - условие благополучия любого общества. Знакомство с ним труженика, "кормильца" оказывается экзаменационной ситуацией и для общества и для его "кормильца". Иван обнаруживает себя если не чужим в собственной стране, то, во всяком случае, самым неуважаемым ее гражданином. Он в сложившейся уродливой системе ценностей едва ли не лишний, и прав у него меньше, чем у кого-либо другого.

Фильм, по существу, ставит традиционный вопрос: "Кому на Руси жить хорошо?" Однако цензура не пропустила бы на экран картину, столкнись Иван хоть раз с властями предержащими, их верхами. Шукшин предусмотрительно включает Ивана-"кормильца" во взаимоотношения только с теми, кто пребывает в самом низу служебной лестницы. Но эти люди, начиная с проводника поезда дальнего следования, несут в собственной психологии все те качества, какие свойственны властной лестнице в целом: холуйство перед вышестоящими и презрение к тем, кто располагается ступенью ниже.

Речь в фильме автор ведет, естественно, не о гражданском, юридическом бесправии Ивана, ибо формально он "свободен", как и все другие. А о моральном его ущемлении и унижении. Почти все попутчики Ивана, едва узнав, что он колхозник, мгновенно начинают ему говорить "ты", советуют не высовываться, "лежать на печке", учат жить, оскорбляют, а то и грозят.

Фильм отчетливо выявляет, говоря словами Шукшина, "постыдную, неправомочную, лакейскую, по существу, роль всех этих хамоватых "учителей", от которых трудно Ивану. И всем нам".

Тем поразительнее, что Шукшин - печальник и защитник крестьянства - упрятал гнев и горечь в... комедийную форму. Столь болезненную и вечно актуальную в России тему униженности крестьянина Шукшин решил воплотить в жанре комедии и насытил картину забавными ситуациями и положениями.

Предшествовавший фильм Шукшина - "Странные люди" - не имел успеха у зрителей, что вызвало тяжкие переживания художника, осознавшего, что он "кричал в пустом зале". В этом, а не только в опасности встретиться с сопротивлением цензуры, следует видеть причину, по какой Шукшин ввел в "Печки-лавочки" юмористически-бытовые зарисовки.

Фильм "Странные люди" состоял из автономных новелл, представлял собой что-то вроде альманаха короткометражных лент, а альманах, как правило, менее привлекателен для зрителя, чем целостная история. Поэтому сюжетно-фабульную основу "Печек-лавочек" Шукшин построил более связно: встречи Ивана и Нюры с разными людьми, представляя собой относительно самостоятельные эпизоды, объединены в хронологической последовательности их путешествия - в Москву, а потом в санаторий на берегу Черного моря. Это также, по замыслу Шукшина, должно было способствовать привлечению людей в кинозалы. Расчеты художника оправдались: фильм был благожелательно принят и зрителями, и критиками.

В последние годы жизни Шукшин часто задумывался о том, как пагубно сказался тоталитаризм на массовом сознании, воспитав распространенный тип агрессивного хама. Это видно хотя бы по его известным рассказам "Обида" и "Кляуза", героинями, точнее, антигероинями которых являются продавщица в продовольственном магазине и вахтерша в больнице, с великим наслаждением и абсолютно безнаказанно издевающиеся над несчастным человеком из очереди или больным.

Хоровод подобных образов-типов проходит и перед четой Расторгуевых, едва они садятся в вагон. Разглядев каждого из них внимательно, Шукшин словно бы накалывает их поочередно булавками, как колоритные экземпляры, в коллекцию не "грядущих", а уже существующих и восторжествовавших хамов.

Вот командированный профессиональный склочник, дитя, надо полагать, какой-нибудь "вороньей слободки", особый тип мизантропа, донимающего окружающих доносами, жалобами и занудным менторством.

Иван удивился, узнав от проводника, что за постель требуется отдельная плата. Надо вынимать деньги, а они припрятаны у Нюры в укромном месте, в нижнем белье. Услышав об этом, командированный мгновенно сообразил, что перед ним наивные новички, над которыми можно покуражиться. Тут же взял тон наставника: "Доверять людям надо. Вот вы едете со мной, а деньги спрятали. Деревенские свои замашки надо оставлять дома". Принялся, говоря словами обидевшегося Ивана, "строить поганые ухмылочки", тыкать в Ивана пальцем ("Если вам сделали замечание, должны прислушаться"), повышать голос, грозить Расторгуевым, что ссадит их с поезда.

Иван попробовал было защищаться, но командированный уже вошел в сладостный апогей скандала, побежал к проводнику жаловаться, а на ближайшей станции привел милиционера.

Не успели Расторгуевы прийти в себя - командированного перевели в другое купе, - как у них появился новый сосед, отрекомендовавшийся "конструктором". У этого стиль обращения оказался совершенно иным - обходительным. В интонациях его тоже сквозит снисходительное отношение к "товарищам колхозникам", но он дружелюбен, предлагает выпить коньяку КВВК, уговаривает Нюру взять в подарок и надеть новую кофточку, доверительно рассказывает о своих проблемах: "Ну, ребятки, так вот живешь, работаешь, а радости нет. Настоящей творческой работы мало". Но все же один творческий проект, как выясняется, у него есть - строительство железных дорог без мостов, чтобы поезда взлетали над реками и опускались на противоположных берегах точно на рельсы.

"Конструктор" защищает Расторгуевых от нападок неугомонившегося командированного. Наконец, он их покидает, пообещав скоро вернуться. Оставшись одни, они искренне восхищаются широтой натуры и демократизмом "конструктора", высоким полетом его творческой мысли. Иван сравнивает себя с новым знакомым не в собственную пользу: "Сами возимся, как жуки в навозе, думаем, что и все так А есть люди! Орлы!"

"Орел" оказывается опытным железнодорожным вором, его ищет милиция по всему поезду. Иван суматошно сдирает с Нюры краденую кофту, не знает, куда ее выбросить. Расторгуевы суетятся, приходят в ужас, к ним является следователь, устраивает допрос.

Сконфуженные собственной наивностью, натерпевшись стыда и страха, встречают Иван и Нюра нового соседа. Тот говорит, что он - профессор, но Расторгуевы, наученные горьким опытом, не верят ему, подозревают в нем очередного вора. Иван первым идет в атаку - показывает профессору кулак: "Попробуй стяни только рупь, я те стяну. Вот видел, быка-трехлетка с ног сшибаю. Враз свалю".

Профессор догадывается, что Расторгуевых что-то сильно потрясло и выбило из колеи, он их успокаивает и заводит с ними отвлеченные лингвистические беседы. Улыбчивого ученого-языковеда играет Всеволод Санаев. "Тоже из простонародья, но башковитый", - характеризует его Иван. И опять Расторгуевы открывают душу и сердце новому знакомому, приходят в восторг от его дружелюбия, переполняются искренним ответным чувством.

Между тем вежливый московский профессор унижает их, по существу, куда больше, нежели вор-демагог, одаривший их чужой вещью и убогой своей фантазией, или навязчивый склочник-командированный.

Московский профессор, давно уже закосневший в своем покое и благополучии, воспринимает Ивана и Нюру кем-то вроде живых экспонатов из исторического заповедника, более того - разрешает полюбопытствовать на них и своим коллегам. Ивану профессор в Москве предлагает "просто рассказать о себе своими словами", а аудитории - "просто послушать". Только выйдя на трибуну перед внимательно его рассматривающими учеными, Иван осознает, в каком именно качестве выставил его здесь профессор.

Хитро сощурившись на высокомудрых старцев, которые в его лице изучают народ-"языко-творец", Иван начинает плести несусветную историю про какую-то кобылу по кличке Селедка, покуда Нюра, не выдержав оскорбительной фальши всей этой сцены, не останавливает его, намеренно и зло играющего "посконного мужика".

Однако Шукшин верил, что "истинный интеллигент высокой организации и герой наш, Иван Расторгуев, скорее и проще найдут взаимный интерес друг к другу". Кульминацией фильма Шукшин считал сцену знакомства Ивана с сыном профессора - социологом, дельным человеком, изучившим положение сельских учителей по всей России и пришедшим к горестным выводам об их чрезмерной занятости и повсеместно мизерной зарплате. К сожалению, и драматургически, и режиссерски сцена эта решена невыразительно, и выглядит на экране, скорее, проходной, чем главной. "Колхозник Иван, возможно, пока и не сумеет четко сформулировать свое отношение к новым впечатлениям, обрушившимся на него", - предупреждал Шукшин в одном из интервью, данном во время съемок фильма. Словесных выводов фильм действительно не предлагает. Зримой же "формулой" является финал: камера захватывает панорамой алтайский пейзаж, а потом останавливается на Иване. Он сидит босой на горушке и пристально смотрит в камеру. И зрителю на долгом плане представлена возможность вглядеться в Ивана, точнее говоря - в лицо Шукшина. Жесткое лицо с печатью нелегкого опыта жизни и размышлений, с концентрированной энергией взгляда - то страдальческого, то пронзительно-испытующего.

Вокруг Ивана - простор, но внутренняя тревога не утихла, впечатления от поездки тяготят. И вряд ли обретет он теперь прежний душевный покой.

Юрий Тюрин

См. также: Как снимался фильм "Печки-лавочки"

Русское кино