Яропольцы

Яропольцам, гончаровскому и Чернышевскому, посвящен небольшой сборник, где рассказано о прошлом и настоящем этих замечательных мест. Но даже на страницах этой книжки не нашлось места тому, что более всего бросается в глаза - разрушениям. Простая летопись вандализмов - прощальное слово наполовину погибшим усадьбам. Яропольцы разгромлены не сразу, не в годы обостренной борьбы - их уничтожение было плановым и обдуманным, подсказанным и, возможно, даже оправданным "экономикой". Ведь памятники старинной архитектуры - не только портики, колонны, фронтоны, но также кирпич, белый камень, гвозди и дерево. И случается, увы, слишком часто, что строительная "плоть" нужнее архитектурной "души". И тогда гибнут памятники искусства. Яропольцы не исключение. Наоборот, они в высшей степени характерны для судеб русской усадьбы вообще и, пожалуй, именно для тех мест, которые, пережив девятый вал разгрома, бесславно и постепенно погибли в мертвой зыби тупого и безнадежного бескультурья. Яркой иллюстрацией встает простой перечень разрушений в Яропольцах. Наиболее пострадавшей является чернышёвская усадьба.

Мечеть. Это павильон с двумя минаретами, как того требовала эпоха классицизма, во всем стремившаяся к симметрии. Прелестное игрушечное здание это замыкало перспективу всей парковой планировки - от центральной оси дома, через партер, террасы регулярного сада, обелиск, водоем и канал. Как это нередко случалось при проектировке павильонов, беседок, мостиков, и других парковых украшений, мечеть в саду чернышёвскои усадьбы была заимствована из изданий чертежей знаменитого в свое время английского архитектора, теоретика и практика садового искусства Чемберса. Павильон являлся едва ли не единственным в усадебных парках образчиком своеобразной turquerie, одного из течений столь свойственной искусству XVIII века экзотики. Пожалуй, единственным аналогичным памятником является Турецкая баня на берегу озера в Царскосельском парке.

Участь мечети разделила колонная беседка - дорический четырехколонный простиль с треугольным фронтоном, - беседка, стоявшая неподалеку от пруда на высоком холме, поросшем вековыми соснами. Здесь находилась некогда фигура Екатерины II - и все сооружение, таким образом, и по идее своей, и по типу архитектуры напоминало строго, но изысканно скомпонованный Т. де Томоном павильон "Супругу-Благодетелю" в Павловске. Погиб также очаровательный неподалеку находившийся "эллиптический павильон" под плоским куполом, украшенный кругом шестнадцатью стройными колоннами с капителями какого-то фантастического "псевдокоринфскою" ордера. Беседка эта, с четырьмя совсем простыми входами, близко напоминала подобную же постройку в Павловском парке - известный "Храм Дружбы" в долине Славянки, неподалеку от Большого дворца. Не осталось следа и от бани - небольшого здания с лоджиями и четырехколонным портиком; пустая яма и на месте обелиска, посвященного памяти кн. Г.А.Потемкина...

В чернышёвском парке уничтожены решительно все павильоны и беседки; в руину превращена даже обширная оранжерея, в стены которой были вмазаны привезенные из Крыма старинные генуэзские рельефы, а также превосходные изразцы XVII века "новоиерусалимской" мастерской Никона, ранее составлявшие иконостас в ближнем селе Суворове. Парк Чернышевского Яропольца, по-видимому, украшался в течение ряда лет. К первоначальному регулярному саду, заключавшемуся зданием мечети, был присоединен пейзажный английский парк, как бы подсказанный извилистым течением Ламы, рощами и пригорками на ее берегу, представлявшими заманчивые точки для размещения всех этих вышеназванных беседок и павильонов. Может быть, и не случайно поэтому сходство этих построек с сооружениями Павловского парка - только в далеком Яропольие все стало грубее, топорнее, наивнее. Точно на портрете, исполненном кистью копииста. Неизменной осталась только прекрасная композиция всего ансамбля.

Парки и сады Яропольца славились уже в старину. Первый историк русского искусства, Яков Штелин, в своей главе, посвященной русским садам, главе, приобщенной к известному труду Гиршфельда "Theorie de I'art des jardins" упоминает яропольцевский парк как заслуживающий особого внимания среди подмосковных имений. И действительно, даже теперь можно угадать еще его бьиое великолепие. В центре его находится двухэтажный - собственно res de chaussee и - вытянутый в длину дом, выстроенный в духе раннего французского классицизма. Полукруглый выступ ступенчатой террасы перед едва выделяющимся ризалитом и мезонин скромно отмечают со стороны сада центр постройки, украшенной плоской декорацией из лопаток и оконных наличников с гирляндами, соединяющими в одно целое окна обоих этажей. Из общего массива здания выдвинуты по краям два выступа. Перед домом - обширный зеленый луг, конечно, традиционный tapis vert французских парков. Ровный ряд некогда шарами подстриженных лип, до сих пор сохранивших эту форму, но как бы надстроенных выросшим над ним вторым этажом молодых побегов, замыкает обширную площадь газона. Несколько искусственных террас, соединенных между собой лестницами, спускаются к пруду, вернее, к обширному квадратному копаному водоему. На террасах продолжаются регулярные насаждения лип, образующих зеленые залы и коридоры симметричными своими дорожками и площадками. Подчеркивая главную ось планировки, еще стоит на ступенчатом фундаменте и довольно высоком четырехугольном постаменте облицованный лакированными разноцветными гранитами обелиск, посвященный памяти Екатерины II, верно, в связи с ее посещением усадьбы фаворита гр. З.Г.Чернышёва. Выломан портретный медальон, выломаны меморативные доски; но до сих пор с точностью еще очерчивает на круглой площадке этот обелиск свою тень... И по размерам и по форме он очень близко напоминает тот, что был пожалован Екатериной II гр. П.Б.Шереметеву для украшения кусковского сада. Надо представить себе здесь беломраморные статуи, цветы в узорчатых рабатках и клумбах, подстриженный газон - и тогда сад этот сделается таким, каким он был задуман неведомым художником. Спускаясь дальше, дорога обегает водоем, обсаженный деревьями и кустами, когда-то также подстригавшимися, снова смыкается и уже в тени разросшихся деревьев приводит к месту, где красовалась раньше мечеть. Перед ней протекает совсем узкая и тихая Лама. Мостик, раньше здесь бывший, разрушен; на месте мечети - груда битого кирпича. Надо на мгновение забыть о разрушениях и, обернувшись назад, охватить <взором> весь ансамбль садов. Зеркало водоема отражает зеленые террасы, архитектуру древесных насаждений, увенчанную вверху невысоким, длинным, но чрезвычайно изящным отсюда фасадом дома, несколько напоминающим по композиции масс дворец Фридриха Великого в Сан-Суси. Парк Чернышевского Яропольца точно поврежденная картина старого мастера. Остался только рисунок и красочные пятна - все остальное бесследно и безвозвратно исчезло.

Совершенно иной характер носит парк соседнего гончаровского Яропольца. Его стиль как бы определяет капризная в своих изгибах Лама. Здесь нет следа той придворной чопорности, той архитектурности, которые столь определенно и резко проведены в чернышёвских садах. Единственная прямая и узкая липовая аллея, произвольно носящая название "Пушкинской", не нарушает общего характера пейзажного и живописного английского парка. В нем, конечно, уместна была псевдоготика двухъярусных башен с зубцами, беседок и павильонов, украшенных муфтированными колоннами; звучное сочетание красного кирпича, белого камня в деталях архитектуры, зелени и голубого неба, повсеместно встречавшееся, от дома до ограды, придавало усадьбе яркий, солнечный и радостный колорит.

Та же картина разрушения в примыкающем парке соседнего гончаровского имения. Здесь на кирпич разобрана почти вся садовая ограда, являвшаяся любопытным образчиком декоративной архитектуры, стремившейся воспроизвести феодально-замковые укрепления. Особенно интересны были башни - круглые и граненые, с рустованным цоколем, с обегающими дужками-арочками, зубцами, круглыми люкарнами и узкими окнами-бойницами. Они казались такими же отдаленными перефразами средневекового зодчества, как шахматные туры. Осененные ветвями елей и берез, рисуясь красно-белыми пятнами на фоне неба и зелени, они издали могли служить готовыми моделями для дилетантских набросков "в рыцарском вкусе", таких нередких в альбомах 30-40-х годов... И башни, и стены с арками, зубцами и бойницами - все они теперь разрушены до последнего кирпича, и на их месте видны лишь ямы фундаментов... Также уничтожены выстроенные в духе псевдоготики почти все павильоны, беседки и дома. В их числе погибли и здание усадебного крепостного театра, и очень затейливая по своим формам баня, и обширная оранжерея. Во всех постройках ярко давала себя знать гибридность стиля. Банный павильон, или баня, представлял собой здание с треугольными фронтонами на фасадах и грубоватыми пристройками по сторонам. Получившийся выступ был украшен сдвоенными колоннами какого-то нелепого ордера, колоннами, охватывавшими дверь и дёа окна по сторонам. Несколько неожиданно было здесь соединение пучков колонн арками, чередовавшимися с овальными впадинами для скульптурных медальонов. Центральный павильон оранжерей был ближе к образцам классического зодчества. Это, собственно, дорический храмик in anus с фронтонами, с виньоловским фризом, сочно и умело нарисованным, где триглифы сцеплялись со скульптурными метопами. Впрочем, лишь условно можно назвать это сооружение дорическим - далекими от каноничности были круглые окна - люкарны на боковых стенах и в плоскостях фронтонов, <они> так же [ионичны], как и красно-белая расцветка архитектуры. От всех парковых павильонов сохранилось только здание в начале усадьбы около реки, всего вероятнее, прежняя "экономия". Расположенное по откосу, оно имеет нижний сводчатый цокольный этаж, разработанный арками, и верхний, со стрельчатыми и сдвоенными североитальянскими амбразурами окон. Дом этот довольно близко напоминает иные из сооружений Царицына. Остальные постройки - театр, здание по сторонам него, флигеля, башни - уже входят в планировку дома и неразрывно связаны с ним в своих плановых решениях.

Живописными, давно запущенными руинами кажутся готические здания циркумференции двора с их затейливыми башенками, поросшими травой готическими арками. Внутри все выломано, провалилось и сгнило... По главной оси дома расположены башни ворот; каждая из них соединяется одноэтажными зданиями циркумференции с флигелями, приходящимися против боковых крыльев дома. В таком виде плановая концепция не дает ничего необычного - почти так же задуман двор Петровского дворца, cour d'honneur Михалкова и аналогичные дворы многих московских городских усадеб - графа Соллогуба на Поварской, Мосоловых и Чернышёвых на Тверской и других. При известной шаблонности, "приятности" плана особенно интересными являются, конечно, стилистические отклонения, своеобразная фантастика вторых, "окольных" путей русского зодчества XVIII века.

Особого внимания заслуживают, конечно, прежде всего башни въезда. Белокаменный цокольный этаж с дверями под скромными треугольными фронтонами отделен портиком от второго, краснокирпичного яруса, как бы являющегося площадкой для круглой башенки, силуэтом своим близко напоминающей беседки в Михалкове, панинской усадьбе, выстроенной Баженовым. Четыре круглых постамента по углам, верно, служили подставками декоративным каменным вазам. Башню, расчлененную лопатками, увенчали совершенно классическим куполом. Дальше - снова вольные отступления - конус с шаром, ощетинившийся какими-то причудливыми стрелами. И эти башни, и декорации круглящихся корпусов стен - все это близко напоминает своеобразную архитектуру Петровского дворца под Москвой.

Однако дом построен вне стиля псевдоготики, хотя расцветка его - красный кирпич и белый камень - в духе всех остальных зданий. Украшенный портиком коринфских колонн, скрывающих позади полуциркульную лоджию, отмеченный на крыльях своих пилястрами, образующими те же плоские портики под треугольным фронтоном, с окнами, обведенными скромными наличниками и кое-где вкрапленными лепными барельефами, дом в Яропольце своим распределением масс и общим характером архитектуры близко напоминает знаменитый Пашков дом в Москве - лучшее создание Баженова. Галереи, соединяющие центральное здание с крыльями, выровнены в линию с колоннами портала; таким образом, непрерывный переход-балкон, украшенный железными решетками, тянется по галерее, вступает под колоннаду, повторяя изгиб лоджии, и снова выходит на другую галерею. Такое расположение необычно и свидетельствует об изобретательности архитектора, строившего гончаровскую усадьбу.

Яропольцы, несомненно, входят в круг работ столь выдающегося, но пока все же еще недостаточно известного мастера - В.И.Баженова. Все три "почерка" баженовской архитектуры можно найти здесь.

Интерес к материалам по русской псевдоготике, расцвет которой падает на 60-70-е годы XVIII века, сильно возрос в настоящее время, как раз в связи с изучением русской усадьбы накануне ее окончательного уничтожения. Действительно, вокруг давно и хорошо известных царицынских построек образовался известный круг памятников, куда следует отнести башни Михалкова, почти вошедшие теперь в черту города, любопытнейшие сооружения в Марьинке Бутурлиных, постройки в Красном Рязанской губернии и в Знаменском Тамбовской, путевой дом-павильон на Оке под Муромом - пристань Выксунских заводов, церковь в Черкизове на Москве-реке... Все эти сооружения носят на себе несомненные черты баженовского художественного почерка, и к ним, конечно, примыкают сохранившиеся еще или уже погибшие псевдоготические здания гончаровского Яропольца.

Баженовский академизм, столь ярко французский в Пашковом доме, в доме Прозоровской и затем в модели Кремлевского дворца, находит несомненный отзвук в деревенских дворцах обеих яропольцевских усадеб.

Наконец, классицизм Баженова, появляющийся уже в Михалкове, в двух парковых беседках, дошедший до полной чистоты в храмике-ротонде и других павильонах Царицына, в колокольне и трапезной церкви Всех Скорбящих Радости и приближающейся к ней колокольни церкви в селе Никольском-Прозоровском, - этот классицизм определяет также ряд уже рассмотренных сооружений в парках Яропольца. Таким образом, постройки гончаровской и Чернышевской усадеб увеличивают собой тот круг архитектурных сооружений, который со временем позволит проследить творчество Баженова с первых шагов его архитектурной деятельности в собственной усадьбе Стояново и до последних жемчужин его гения - Кремлевского дворца в Москве и Михайловского замка в Петербурге. Пашков дом и земляная крепостца в Стоянове, Кремлевский дворец и рака над мощами Михаила Черниговского в московском Архангельском соборе, усадебные постройки, неожиданно то здесь, то там всплывающие, - составляют тот широкий диапазон баженовского творчества, который еще неясно и расплывчато рисует лицо высокоодаренного русского зодчего.

Темпы науки неизбежно медленны. И может быть, многое исчезнет или уже исчезло необследованным из числа тех памятников искусства, что связаны с именем В.И.Баженова.

Ведь разрушение Яропольцев - картина, трагичная своей типичностью. Поэтому странным, почти непонятным анахронизмом представляется еще внутри гончаровского дома уцелевшая рядом с залом "Пушкинская комната". Это, конечно, была прежде парадная спальня, сохранившая еще свои колонны с золочеными коринфскими капителями и пейзажные фрески на стенах. Эти росписи, так же как сходные с ними в гостиной, может быть, принадлежат руке крепостного живописца Гончаровых - Макарову, украсившему пейзажными фресками так называемый дом Щепочкина в Полотняных Заводах и, по-видимому, известный дом Кологривовых в Калуге. Фетишизм имени поэта, по преданию, остановившегося в этой комнате, воспрепятствовал ее уничтожению уже тогда, когда вывезен был из Яропольца по требованию местных властей устроенный здесь художественно-бытовой музей. В этой комнате осталась стоять мебель разных эпох и стилей - старинная и старомодная, здесь уцелели осветительные приборы, гравюры, фотографии, альбомы, придающие этой старой спальне не музейный, а скорее жилой, но только покинутый вид. Затхлостью, запахом дерева и пыли веет от этих, все переживших вещей; на мгновение создается впечатление уюта и в особенности покоя и тишины, прерываемых только мухами на окне, ожившими под весенними лучами солнца...

Такое же стилистически нестрогое убранство было и во всех остальных комнатах дома. В зале, украшенном по стенам пейзажными фресками в орнаментальных бордюрах, с двумя печами по углам, расписанными синими цветами по белым кафелям, была сборная мебель - кресла Bidermeier, этажерки и бюро 40-х годов, гамбсовский Ше a tete. Везде - на столах, на каминных полках, на этажерках - стояло множество фарфоровых ваз, безделушек, часов. Портреты масляными красками, и в их числе Е.И.Черткова работы Винтергальтера, акварели - висели по стенам, закрывая роспись, не считаясь с нею. С потолка свешивалась здесь чудесная екатерининская люстра в виде урны, извергающей сноп хрустальных слезинок, и подвешенного к ней обруча для свечей, напоминающего распустившийся цветок. Также стилистически не выдержано, но бесконечно мило и уютно было убранство угловой с разнокалиберной мебелью - диваном и креслами середины XIX века, типично александровским ломберным столом на одной ножке, лампой-чашей на цепях, спущенной с потолка, и типичным старомодным подсвечником с абажуром. На стенах и здесь висели портреты - Гончаровы и Загряжские - дамы в шалях и буклях, мужчины в сюртуках и высоких воротниках крахмальных рубашек. Все было обжито интимностью и уютом в этих комнатах, где каждое поколение оставляло память о себе в вещах и портретах. Вечерами - точно вспоминаешь - раскрыт ломберный стол, на зеленом истертом сукне мелки, фишки и два подсвечника с зажженными в них свечами. В открытое окно - дыхание теплого вечера, несущее медовый запах цветущей липы, движение воздуха, чуть колеблющее пламя свеч, - и от этого появляются блики на позолоте рамы, на полированном дереве стола, в гранях хрустальной вазы. А за столом, сидя на мягком диване, так хорошо мечтать о дальних странах над каким-нибудь иллюстрированным томом "Bibliotheque des voyages", глядя на итальянский ландшафт, искусно нарисованный на экране подсвечника.

Но лишь на мгновение встает этот мираж - ведь рядом в комнатах теснятся разломанные парты, протянуты нелепо ленты лозунгов и свисает с потолка на корявой, кое-как закрученной проволоке кухонная керосиновая лампа. В передней с готическим тамбуром из цветных стеклышек - грубо, наспех сколоченная вешалка. Повсюду залитые чернилами паркеты. В "готических" книжных шкафах из верхней библиотеки - тетради с кляксами и потрепанные буквари. Остро чувствуется во всем непримиримость настоящего и прошлого. Со старой усадьбой не уживаются ни школа, ни дом отдыха... И может быть, живописная руина, даже пожарище - для нее более достойный и желанный конец.

Чернышевский дом, занятый больницей, лишен внутри последних черт былого быта, хотя в нем и сохранились кое-какие остатки старины. Уцелела лепная отделка голубого зала, где в стены вмазаны профильные медальоны Чернышёвых работы Рашетта и также в мраморе высечены гербы их. В этом зале стояли еще, теперь вывезенные в Третьяковскую галерею, чудные бюсты работы Шубина, с каким-то изящным реализмом передающие облики трех братьев Чернышёвых, а также бюст французского поэта Корнеля прекрасной работы, неизвестно почему попавший в усадьбу.

Но и здесь в зале красные полотнища, на скорую руку сбитый помост-сцена кажутся каким-то противоестественным издевательством над искусством, над элементарными требованиями художественного вкуса. Крашеная мебель XVIII века, обитая светлым штофом, вывезена, от нее сохранились только в Новоиерусалимском музее парадное, во вкусе рококо, кресло Екатерины II и пышная резная кровать того же стиля. В небольшой комнате полукруглого выступа стоят еще две мраморные статуи работы немецкого скульптора XVIII века А.Трапнеля. Это части надгробного монумента гр.З.Г.Чернышёву, так и оставшегося недоделанным в церкви усадьбы. Треугольник серого гранита с профильным медальоном и саркофаг на ступенях занимают целую стену двойного храма. Статуи по сторонам гробницы остались, однако, в доме, тогда как рельеф для саркофага с изображением ладьи Харона попал в Московский музей изящных искусств. Так распался на части превосходный памятник, имеющий непосредственное отношение к подобным же по композиции работам Мартоса - в Никольском-Погорелом Барышниковых, в Павловске, в Глинках графа Брюса. Церковь Чернышевской усадьбы исключительно оригинальна, являясь соединением двух кубических массивов - в одном собственно храм, в другом усыпальница. Прекрасная ампирная отделка внутри, сочетающая белое с синим и золотым, представляется даже более умелой, чем наружная архитектура, где, конечно, применены маскирующие однообразие стен колонные портики. Однако несовпадение церкви с осью усадьбы, заметная неудача в спропорционированности частей невольно наводят на мысль, что она лишь была перестроена, расширена прибавлением второго массива и тем самым подогнана к общему ансамблю в годы устроения усадьбы.

Вероятно, такая же судьба постигла и другую церковь, находящуюся в парковой ограде гончаровской усадьбы. Миниатюрная и изящная постройка ротондального типа наросла приделами, несколько нарушившими стройность здания, украшенного изящной колокольней, колонными портиками, сочными нишами и карнизами с традиционными "сухариками".

Обе усадьбы, некогда составлявшие владения плененного гетмана Дорошенки, чей мавзолей еще стоит на селе, сливаются в одно целое. Более не существует ограда, разделявшая гончаровские и чернышёвские сады. Все глуше становятся заросли английского парка, среди деревьев спрятался пруд с островом на нем, слились заглохшие куртины, буйно разросся кустарник и незаметно за исчезнувшей границей начинается парк Чернышевского имения. Два почти слившихся фамильных "замка". Ведь въезды в них - промеж феодальных готических башен, стремящихся быть если не грозными, то хмурыми, но, в сущности, больше всего напоминающими шахматные фигуры...

И, покидая Ярополец, невольно кажется, что живуча старина, что прекрасным остается даже поломанное, смертельно израненное старое искусство...

1994

Библиотека » Усадьбы-памятники в окрестностях Москвы